Интервью сайту "Частный корреспондент"

3 декабря 2009 г. Оригинал: http://www.chaskor.ru/article/chetverggrigorij_yushchenko_pishu_svoyu_istoriyu_mirskogo_bezumiya_12967

Питерский художник Григорий Ющенко, участник арт-группировки «Протез», рассказывает о коммерческом искусстве, мейнстриме и провокациях: «То, что мне приходится существовать в пространстве современного искусства, — досадная данность…»

Григорий Ющенко — участник арт-группировки «Протез» и, может быть, самая шумная фигура современного российского искусства. Спорность этой фигуры определило то, как Ющенко славу свою заработал. А это до сих пор неясно, как и то, какое место он занимает в современном искусстве. То ли «молодой негодяй» устроил скандал на патриархально-нонконформистской «Пушкинской, 10», собрал телевидение, привлёк журналистов и стал медийным лицом. То ли остроумный художник разрисовал афиши и тем заработал репутацию скандалиста, акциониста и талантливого хулигана.

Ещё вариант: парень через хулиганство пришёл в большое искусство, теперь выставляется у Гельмана, и скоро-скоро его афишки начнут скупать жёны нефтяных магнатов, а сам он зарастёт жирком и начнёт выдавать афишки эти по заказу.

Но каждая из этих версий имеет свои слабые места и в конечном итоге терпит поражение. Или потерпит — вот увидите. В какой-либо контекст вписать Ющенко тоже не получается — наиболее популярное сравнение «Протеза» с «Войной» никакой критики не выдерживает.

Одним словом, фигуры более непонятной и вызывающей интерес в современном русском искусстве, пожалуй, нет.

— Расскажи о выставке «Порнохолокост» в галерее Марата и Юлии Гельман. Откуда вообще идея такая взялась — выставиться там?

— Нас этим летом пригласили на фестиваль «Живая Пермь», мы делали там огромную выставку афиш. Её посетил Марат Гельман и предложил нам сделать выставку в его московской галерее.
А вообще Игорь Межерицкий (один из участников группировки «Протез». — И.Ч.) у нас и раньше с Гельманом соприкасался, выставлялся у него на «Неофициальной столице», на «Арт-Москве» в 2005-м, кажется, году. То есть ещё до основания группировки «Протез».

— Гельманы — это коммерческая галерея, эталон её. То есть нормальный такой арт-мейнстрим. «Протез» вообще и твои работы в частности, как тебе кажется, в него вписываются, есть какие-то точки соприкосновения у вас с мейнстримом и коммерческим искусством?

— Я с трудом понимаю, что же это означает — «коммерческое искусство». То, которое продаётся? Или то, которое изначально запрограммировано на продажу? Но делать качественное что-то — это тоже быть запрограммированным на продажу.
На самом деле у меня нет такого разделения — коммерческое/некоммерческое, это нелепость какая-то. У меня есть разделения качественное/некачественное, интересное/неинтересное, содержательное/бессодержательное.
Для меня полный абсурд делать в искусстве что-то такое специально, чтоб срубить с этого денег. Но при этом таким же абсурдом мне кажется бить себя в грудь и кричать «я некоммерческий!». У меня вообще-то сильная идиосинкразия на слово «некоммерческий», как правило, когда оно употребляется, сразу ясно, что тут какое-то наебалово.
В большинстве случаев люди, заявляющие, что делают «некоммерческое» искусство, делают какую-то полную хуйню. У нас никогда не было «антикоммерческого» пафоса, если какие-то дураки нам его приписывают, то это их проблемы с их головой.
Во всех тех случаях, когда у меня покупали работы, я просто долго делал то, что делаю. И вдруг появлялся кто-то, кому это нравилось и кто был способен заплатить за это адекватные деньги. Я ничего специально не предпринимал для этого.
Я знаю, что никогда не буду делать ради денег ничего не свойственного себе. Я знаю, что немногим людям, мнением которых я дорожу, абсолютно похую, коммерчески успешно моё искусство или нет, им важно, чтобы в нём было что-то мощное и интересное.
Что до галереи Гельмана, для меня эта выставка главным образом отличается от остальных тем, что мы в первый раз смогли выстроить пространство на выставке так, как мы всегда мечтали, а не исходя из тяжёлых условий помещения. Ничего плохого я в этом не вижу.
Что до «арт-мейнстрима» (тоже не очень ясно, что это), кажется, мы никакого отношения к нему не имеем. Мы чересчур сильно непохожи по посылу, форме и содержанию на ту хуйню, которой полно вокруг, неважно, называют ли себя эти художники коммерческими или нет.

— Ты получаешься художником, который только отчасти существует в галерее, — большая часть твоей деятельности в Сети. После «Порнохолокоста», буквально на следующий день, ЖЖ кипел — потоки обсуждений ваших работ, какие-то бредовые загибы про фашизм писали. Искусство существовало в замкнутом пространстве, а надо ли было оттуда выходить? «Протез» как раз выходит из этого вакуума, тёплого и уютного, в мир, где всю эту фигню про Гитлера пишут и оценивают произведения искусства по совершенно иным меркам, чем принято в вакууме.

— Нам не нужен и не интересен никакой тёплый вакуум. Читать ёбанутые комментарии и мнения — это одно из самых больших удовольствий от нашей деятельности. Просто поражает, как все тупо и предсказуемо (а иногда непредсказуемо, что ещё веселей) ведутся на откровенные провокации. То, что эти все полчища неадекватов так себя ведут, — главный показатель, что мы всё делаем правильно.
Не сказал бы, чтоб моя основная деятельность была в Сети. Я, наоборот, стараюсь делать реальные выставки в реальных пространствах, я не сижу сутками в интернете, как некоторые арт-персоны, и не срусь со всеми. Я разве что наблюдаю вышеупомянутые реакции, потому что это крайне весело.

— А что ты вообще думаешь о современном искусстве? Ну вот хоть о тех, с кем рядом вы выставлялись в «Люде»?

— То, что мне приходится существовать в пространстве современного искусства и изобразительного искусства вообще, — это крайне грустная и досадная данность. Искусство в том виде, о котором мы говорим, лишено какой-либо мировоззренческой функции, потому уже оно мне не может быть интересно, меня совершенно не волнует внутрихудожественный дискурс. Приходится, увы, как-то с этим соприкасаться и мириться, потому как я выражаю свои идеи путём рисования и путём художественных акций, а не каким-то другим.
У меня потому-то и нет практически друзей (именно что друзей, а не знакомых) среди художников, потому что мне абсолютно не о чем с ними говорить, у нас нет общего соприкосновения. Мне неинтересно, кто поехал на «Арт-Москву» и «Арт-Базель», неинтересно, что такой-то наш художник выехал на том, что копирует такого-то западного, какая разница, если меня оба они никак не трогают?
Я пишу свою историю мирского безумия, а внутрихудожественные тёрки меня мало волнуют. На мои выставки ходят немного другие люди, чем те, что обычно встречаются в арт-тусовке, то есть лица из арт-тусовки на моих выставках тоже встречаются, но у меня есть достаточно большой отдельный контингент, который для меня в целом важнее.
Что до «Люды», то это не худший пример, там были неплохие в своём формате выставки, и это была скорее не галерея, а просто место, куда приходили и веселились и бухали, а искусство было скорее только предлогом. Я за такое, я терпеть не могу, когда искусство подаётся с серьёзной миной.

— Ты уже стал медийной персоной. Была эта тупая совершенно история с «Рекламой наркотиков» (несколько лет назад на выставку Ющенко «Реклама наркотиков» приехало питерское телевидение и привезло с собой певицу Елену Вангу, афиша концерта которой была разрисована художником. Случился скандал, и выставку пришлось закрыть. — И.Ч.). На обложке «Собаки» вот ты есть, хотя, по-моему, там только башка твоя, а тело кого-то другого. Тебе это нужно реально или это чистый стёб, «помоечный гламур»?

— Быть медийной персоной мне нравится, но я не воспринимаю это серьёзно, это всё один такой большой курьёз. Оттого что ты медийная фигура, кстати, никакая манна небесная на голову не сыплется, как некоторые думают, это в целом ничего не меняет. Это опять же просто очень весело.
Кстати говоря, когда мне было 13 лет, мне попался в руки самый первый номер «Собаки». Вот тогда у меня по крайней незрелости возраста был всякий «антигламурный», «антикоммерческий» и анти- ещё какой там пафос, короче, весь этот журнал я подверг очень сильным трансформациям при помощи маркеров, бритвы и тому подобных подручных инструментов. Через 10 лет моя харя у них на обложке. По-моему, это крайне смешно опять же.

— Я помню, кстати, я как-то купил просто смеху ради газету «Спид-инфо» и там была статья про то, что в Петербурге живёт уникальный художник, который рисует хуем. И твоя фотография. Это что за история была?

— Есть один знакомый журналист, с которым мы познакомились на нашей акции «Подарки для лохов и импотентов», и с тех пор он чуть ли не про каждую нашу акцию пишет, причём он занимается именно что жёлтой журналистикой в её самом классическом и правильном проявлении. И вот, собственно, он меня попросил попозировать для его материала про художника, который рисует хуем. Я с удовольствием согласился, потому что такая статья — это вполне в духе того, чем мы занимаемся. Я бы даже против не был, если бы там моё настоящее имя было использовано. Потому как любая медийность — это же абсолютно несерьёзная и издевательская вещь. К этому просто невозможно относиться серьёзно.

— Хочется спросить про работы как таковые. Только непонятно что. Потому что они, как ни крути, технически вываливаются из контекста всего современного искусства, на сборных выставках смотрятся инородным телом.

— Если бы они не вываливались из контекста современного искусства и из сборных выставок, я бы этим и не занимался никогда. Мы всегда работали на грани фола и на сломе реальности, мы всегда откровенно издевались над художественным контекстом и тем, что в нём принято. Я не помню у нас ни одной «благопристойной» с художественной точки зрения выставки или акции, мы всегда делали так, как «не положено», последняя выставка, кстати, тоже не исключение.

— Ты бы сам «Протез» в какой контекст включил? Скажем, твоя акция «Кровавый оргазм импотентов» в «Рускомплекте», когда все желающие рисовали комиксы на выбранный тобой кровавый сюжет, производила впечатление расширения границ работы «Протеза».

— Выставка «Кровавый оргазм импотентов» в «Рускомплекте» в принципе продолжала традицию наших «антропологических акций». Там же важной была не сама выставка, а поставленный на участниках эксперимент — вот тебе брутальная тема, рисуй как можешь, что вот ты будешь делать? И меня больше всего поразило, что очень много людей сделали крайне эстетские работы, притом что им было позволено и даже подсказано быть максимально раскрепощёнными и грубыми в изобразительном плане.
В целом каждая акция расширяет наши границы, как ты выразился. Мы создаём особую гипертрофированную ситуацию безумия каждый раз.

— Откуда, кстати, взялась идея рисовать на афишах и когда?

— Первые две работы на афишах сделал Игорь Межерицкий ещё в 2006 году накануне основания группировки «Протез», это были просто небольшого формата (А1) афишки с брутально перерисованными лицами, кажется, это были афиши Надежды Кадышевой и Сергея Дроботенко.
А дальше все мы подхватили этот жанр и каждый стал его уже самостоятельно развивать — переходить на большие форматы, вводить доклейку по периметру, вклеивание элементов с других афиш и прочие ухищрения. В итоге именно сейчас на выставке «Порнохолокост» выставлена квинтэссенция всего этого технического прогресса жанра, осуществлённого за три с половиной года.
Меня очень удивляет тупость достаточно многих арт-персонажей, которые не понимают, что жанр переработанных афиш — это всего лишь средство, метод. Это не основной посыл работ! Из-за этого про новые наши проекты, сделанные на афишах, некоторые пиздят: вот заладили, опять афиши повторяются, нихуя больше придумать не могут. Бред какой-то. У разных проектов, разных серий — абсолютно разные сюжеты, разные концепции, разные истории, разное содержание, их объединяет только то, что это выполнено на афишах. Их предъявы — это то же самое, что живописцу предъявлять, что он постоянно рисует только на холстах. Но ничего, мы всех к этому жанру потихоньку приучим, уже приучаем.

— В последнее время (выставка у Гельмана это подтверждает) есть ощущение, что у «Протеза» сложилась фирменная манера, есть образ и вы его развивать пытаетесь, менять. Это так или только иллюзия?

— Для меня неизменным остаётся только посыл, манифестация которого выражена в двух словах: экзистенциальный трэш. Манеры и образы обязательно будут меняться, чтобы нам самим скучно не стало.

Беседовал Иван Чувиляев